...Лес в шесть рядов опутан колючей проволокой. За ней, прямо у совхозного поля, где сходятся дороги, стоит столб с прямоугольной трафареткой. Читаем: «Полесский государственный радиационно-экологический заповедник. Строго запрещается: въезд, проход посторонним лицам, отстрел, отлов диких животных и птиц, рубка леса, ловля рыбы, сбор грибов, ягод, заготовка лекарственных растений, сжигание порубочных остатков и разведение костров».
Красным светофором горят слова «Строго запрещается...» А запрещается самое обычное, что привык делать человек в жизни: ходить на охоту, ловить рыбу, собирать грибы, в укромном месте зажечь костер, чтобы обогреться от промозглой осенней сырости... Но здесь, за колючей проволокой, это делать опасно: земля и лес, трава н листья, птицы и звери – это все словно мины, живые и неживые, начиненные невидимой глазу радиацией и готовые взорваться в челове¬ческом организме смертельными болезнями.
В нескольких километрах отсюда, от этого столба с прямоугольной трафареткой, вблизи Погонянского канала, выселены деревни. Сиротливо стоят там избы, по самые окна заросшие чертополохом и крапивой. Еще хуже судьба у небольшой деревушки Новопокровск, которая находится на территории Полесского радиационно-экологического заповедника. От нее на земле даже не осталось и знака. Избы здесь разобрали, выкопали рядом глубокие ямы и спрятали в них когда-то теплое человеческое жилье.
Но как бы ни были суровы запреты, как бы высоко ни поднимала колючую проволоку, жажда свободы сильнее этого. Время от времени проволоку разрывают сразу в нескольких местах дикие кабаны и лоси – по урочищу Майдан они идут к Боровице и дальше на Брагинщину...
Чертыхаются егери заповедника, латая в колючем ограждении дыры, проложенные четвероногими «минёрами». Но через несколько дней они появляются снова и снова.
...Здесь, у самого заповедника, ведут работы мелиораторы ПМК-68 треста «Калинковичиволстрой». Они готовят к сдаче новые земли для совхоза «Судково» Хойникского района.
Почти у проволоки пролегла прямая стрела магистрального канала. Слева от него – новое поле в десятки гектаров, только что вспаханное мелиораторами.
Дует пронизывающий ветер. Со стороны Чернобыля, из-за колючей проволоки, бугорок обнаженной земли курится стрункой песка, которую злой ветер подхватывает и несет сюда, на новые земли совхоза. Деревья в заповеднике роняют последние листья, и они, кружа в воздухе, перелетают зону и ложатся на свинцовую воду магистрального канала.
На обед хойникские мелиораторы собрались в летучке, которая ежедневно возит их из Хойник на объект и отвозит обратно. Народ здесь в основном подобрался жилистый, терпеливый, что так характерно для коренных полешуков, ко¬торые среди лесов и болот веками вели борьбу за выживание в суровых условиях Полесья. Но уже нет в их глазах той покорности и кротости, что определяло их характер ранее. Из-под густых, выгоревших на солнце бровей нет-нет да и блеснет огонек непокорности, смелость мысли. Люди около зоны уже перестали бояться, говорят про свои чувства прямо и открыто, не заботясь о том, что о них подумает начальство.
– Работаем мы здесь, как-будто идем через минное поле, – рассказывает машинист экскаватора Анатолий Валентинович Столович. – Когда три месяца назад прокладывал патрульную дорогу в глубь высе¬ленной территории, то солдаты говорили: кто заставляет вас эту землю ковырять? Мы побудем здесь 3-4 часа и удираем в Новосёлки, где чище. А вы целых 8 часов барабаните. Что ответить солдатам на это? Нет у нас норм, которые бы определяли, сколько можно работать на загрязненной зем¬ле. Не знаем мы и плотность ее загрязнения. Кто мне скажет все это? Начальник, главный, инженер, прораб?.. Да у них самих даже дозиметра нет. А может никому не нужно и это поле, что мы сделали возле заповедника? Может напрасным был наш труд здесь? Кто ответит на это?
– А какая пылища стоит, когда пашешь поле, – включается в разговор бульдозерист Виктор Иванович Мягков. – Такой шлейф тянется за трактором, что свету белого не видно. А вылезешь из кабины – черт чертом, только глаза бле¬стят. Сколько раз ставили вопрос о том, чтобы иметь тракторы с герметическими кабинами. Но он так и остался открытым – в организации нет ни одного такого трактора. Хуже того, перестали совсем мыть технику. Свыклись, значит, с аварией в Чернобыле, все стало безразличным. А ведь после аварии каждый день ходила пожарная на объект. Теперь же в кабине сидишь, как на пороховой бочке...
– Кроме того в последние два года и зарплата упала, – замечает тракторист Владимир Максимович Кот. – До беды и год после нее была хорошая. а потом резко упала. Если ты даже и ночевать будешь на болоте, все равно больше 220-230 рублей за месяц не получишь. Это я говорю про одинарный размер оплаты, мы же, как известно, получаем двойную зарплату за то, что рискуем здоровьем. И никто не объяснил нам, рабочим, почему так упала оплата труда.
– Я работаю водителем: на болоте бываю 12 часов, а мне платят только за 8. Несправедливо все это, – добавляет Василий Александрович Волков. – Как несправедливо и то, что мы, работая на загрязнённой земле, не можем купить свежего мяса, а получаем в месяц по одной-две банки тушенки, да иногда разнообразим свой стол кооперативной колбасой стоимостью от 7 до 10 рублей за килограмм. Про мыло и порошок я уже не говорю. Ибо нам дают один брусок хозяйственного мыла на месяц. Вот и попробуй постирать им одежду, если ты механизатор, да еще работаешь вблизи такой зоны.
...Когда я уезжал с объекта, на душе было тяжело. Нужно ли создавать поле там, где в нескольких шагах от него за¬грязненная земля ограждена колючей проволокой и где егери, по словам мелиораторов, за особую опасность получают зарплату в тройном размере? Что вырастет на этой земле? И не станет ли этот продукт началом беды для многих людей?
Почему до сих пор хойникские мелиораторы ездят на ра¬боту в загрязненные места в запыленных кузовах грузотакси? Почему ССО «Полесьевод-строй» за последние годы выделило рабочим ПМК-68 всего лишь один автобус на базе ГАЗ-53, хотя их требуется несколько? Почему перестала ездить пожарная на объекты? Почему нет мыла для работа¬ющих около зоны, почему нет для них свежего мяса, колба¬сы по государственной цене? Почему, почему?..
Эти вопросы – лишь штрихи той большой проблемы, которая называется ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Но штрихи, которые буквально кричат: проблему надо решать без промедления. Не откладывать это в долгий ящик, чтобы потом, вчерашним числом, не искать виновных среди тех, кто уже не отвечает за дело.